Оправдание абсурдного мира может быть только эстетическим.
О, какая слепая радость. Какое огромное желание Пользоваться воздухом, которым мы дышим, ртом, глазами, рукой. Какое горячее нетерпение потратить всего себя без остатка в одном-единственном взрыве смеха. О, эта наглая выскочка смерть, добивающая нас издалека, дотянувшись до нас через удовольствия, которые мы находим в чашке чая… в ничтожной ласке. (из поэмы Хосе Горостизы «Смерть без конца»)
Оправдание абсурдного мира может быть только эстетическим.
Я хочу быть отрезанной, отвергнутой, забытой, злой, быть изгоем, в ненависти быть, быть в себе, быть одной. Я хочу всё слышать, видеть всё, но проклинать, не петь, стонать – молчать! Я желаю обрести и не сказать, и кричать так громко, как могут только умирать. Быть запертой и быть свободной, в полдень выть и в полночь бить. Кровью истекать, на части болью разрывать. Быть плохой не быть хорошей. Утонуть в себе – и здесь не быть.
Оправдание абсурдного мира может быть только эстетическим.
Ты молчишь Чуть плачешь Чуть смеёшься Тебе хорошо И немного грустно А внутри Что-то рвётся И снаружи Кого-то нет Никогда Слышишь Никогда И это закон Вечности Ну а ты Растворилась Вопрос Теперь решённый Быть всегда Против Как ветер Значит Свободной
Оправдание абсурдного мира может быть только эстетическим.
Я не верю твёрдому слову боли. Я верю лишь своим шагам. И всё равно я найду тебя мёртвым. Сколько б дорог не прошла. Ты лежишь в мягком диване, Полностью слившись с ним. Или чужие завоёвываешь страны, Напрочь позабыв этот мир. Ты кажешься грубым и чёрствым Как кусок забытого хлеба. Для тебя моё живодёрство, Старательно для тебя я нелепа. Может, взглянешь на мир по-другому? Может, станцуешь со мной? Только вот ты мёртв по любому, И всё равно – неизлечимо больной.
Оправдание абсурдного мира может быть только эстетическим.
Снег, кусающий глаза мокрым порывом детской смертности. Чёрные, скрюченные мысли, прикрытые теперь уже тёплой смертью. Неудачный танец на самой поверхности реальности. И жалкое счастье на понуром лице. Серым полотном обросло тело мёртвой гусеницы. Крыльям не стать прахом. Всё живо и вечно движется в морозных порывах любви. И если она проснётся, неужели я не проснусь?
Оправдание абсурдного мира может быть только эстетическим.
Дыхание всегда лопочет лишь о секундах. Им можно описать время, как если бы мы чувствовали его. Так, то, что другой слышит и ощущает на своей коже, ни что иное, как манифестация времени – искусственности, ставшей частью природы. В моих лёгких – вечность. И диафрагма, кистью становясь, мягко, но настойчиво заставляет меня писать картины из каких-то бессмысленных при своём рождении слов. Они всего лишь кусочки, не осколки, но создания, которые я собираю и выдыхаю на холст постоянно умирающего песка. Каждое имеет смысл лишь в моей голове, которую я не вправе дарить. Но если украсть её и открыть – она сама станет бессмысленностью, превращаясь уже в часть головы вора. Я всегда буду жить внутри – о том и дышу.
@музыка:
Marilyn Manson - "They Said Hell's Not Hot"
Оправдание абсурдного мира может быть только эстетическим.
Нет ничего, что могло бы произойти. Всё так, как не должно быть. Но немного усилий стоит приложить, просто потому, что любая дорога начинается с первого шага. В Путь!
Оправдание абсурдного мира может быть только эстетическим.
Когда боль карабкается по щекам, воздух пропитывается зелёными огнями. И тонут в них и город, и луна, и руки, и эта сталь. Захлёбывается изнутри сочащимся видением и допивает остатки своего собственного молока. Оставшийся здесь холод похож на паутину, что сначала трогает стёкла, и только потом крадётся по пальцам ног, прямо вверх – в мозг. К сожалению, там ничего нет. Все его дети мертвы, потому что никогда не рождались. И всем прочим играм они предпочтут жестокие: Те из них, в которых ирония сама себе отгрызает язык.
И она могла бы смеяться, но смех придумала не она.
Оправдание абсурдного мира может быть только эстетическим.
Каким-то маленьким и тесным стало всё вокруг. Оно сжимает мою грудь, влечёт за собой бунт. Хочется руками, криком раздвинуть все стесняющие меня границы нефизического молчания. Куда-то бежать, над чем-то смеяться, кружится в хлопьях света и беспрестанно жить, ЖИТЬ, как если бы уже завтра моё тело рассыпалось, став волшебной пыльцой на крыльях многочисленных фей. Хочется в действительности осознать смерть каждого мгновения, схватить её и любоваться. Чтобы щупальца души проникали в смерть, ласкали её, нежно сжимали как котёнка; чтобы зелёные океаны впитали всю хитрость и теплоту её взгляда… Она – последний и единственный друг, наполняющий время непреклонным смыслом.
Что ж, по Её завещанью: «… Я съем динамит, И однажды, взорвусь как вулкан»
Странный и почти волшебный фильм, который откопал во мне противоречивые чувства - отвращения и восхищения. Они согласованно завладели мной и теперь пытаются взорвать мои внутренности, чтобы украсить стену очередным «шедевром». Отчаянный совет: Смотреть!
Оправдание абсурдного мира может быть только эстетическим.
Время. Оно куда-то проникает и что-то там творит. Лыбится дыму из своих же труб. Так тихо и бездумно. Шагом мерным, крадётся, сначала шепчет – потом кричит. И главное – постоянно плачет. Лентами обёрнуто. Мыслями покинуто. Мелочь, протирающая карман до неизвестной дырки. И пусто, вечно пусто от обилия вещей.
Она стеснялась верить. Особенной пульсацией обладали её мечты. Но мир вокруг дрожал в ином ритме.
@музыка:
Panic! At The Disco - "Build God, Then We'll Talk"
Оправдание абсурдного мира может быть только эстетическим.
Тихие и глубокие Глубокие и одинокие Одинокие и безмерные В своей красоте стоны Яркие и пламенеющие Пламенеющие и тлеющие Тлеющие и питающие Мои щёки слёзы
@музыка:
Nirvana
@настроение:
Странное, глупое, пустое, нет его или я просто не хочу думать о его гадких причинах..
Оправдание абсурдного мира может быть только эстетическим.
Я уже и не помню, когда впервые увидела её, как я не помню слишком многого в моей жизни: лиц, событий, разговоров, поступков, обид. Да мне в принципе и не зачем всё это помнить – это более чем не важно, потому что то, что истинно имеет значение, само врежется в память и однажды либо всплывёт грязной бякой, либо выпрыгнет зайчиком из солнечного света. Но речь сейчас не об этом, а точнее о том, что стройно вытекает из такой вот моей особенности: о девушке-чьё-лицо-невозможно-забыть.
Она стала тем важным, что врезается, за что не требуется сознательно цепляться! И это действительно было зацеплено подсознательным, потому что я даже не обратила внимания на сей факт. Пока однажды мне не приснился сон. Сна я совершенно не помню, кроме одной единственной детали: её улыбающегося лица. И дело даже не в нём самом, но в том, на сколько точны и чётки были детали этого лица, этого настроения – так, будто бы мы знакомы уже целую жизнь!
Я не скажу, что она красива – нет, ни за что! Этим я только оскорблю её, потому что красота кажется мне чем-то одновременно и пошлым, и мёртвым. Нет. Здесь что-то большее. Что-то, что притягивает, что не даёт забыть, что не позволяет отвернуться.
И ладно бы только её облик заставлял мою душу дивиться миру, но она сама… она как бы смущает мои чувства, моё восприятие… То есть обычно я могу человека назвать каким-то одним словом, эпитетом, который бы полно отображал ту часть его, которая мне отчётливо видна на данном этапе общения с ним. Но она, боже, у меня нет слов! Эти предательские бусины навязанного мне смысла отказываются быть вплетёнными в чудное ожерелье! Хочется плакать от такого бессилия!
И что самое страшное – я начала бояться общения с ней, бояться, что не окажусь для неё тем же, чем она является для меня. Нет, конечно же, я не смогу быть тем же, ну хотя бы исходя из того факта, что Вселенная бесконечна. Просто я кажусь себе слишком… обычной. Не буду спорить – я люблю себя и всё, что я делаю, более того, я горжусь сим. Всех моих способностей, увлечений и знаний хватает на мой Внутренний мир, но не для Внешнего, увы. Так мне кажется. И мне всё равно, кто, что скажет – дело в том, что я хочу так сказать. Моё самобичевание, как и позёрство, и излишняя идеализация других людей – мой способ быть, в общем, к чему цепляться за мою манеру мыслить, если она приносит мне столько удовольствия?!
P.S. А девушка эта – одна из тех немногих людей, которые заставили меня что-то о них написать одним своим присутствием в моей жизни. Просто спасибо всем им и ей в частности.
Оправдание абсурдного мира может быть только эстетическим.
Стоишь и видишь, как загнивают нравы, как чистый и сильный встаёт на четвереньки, претерпевая пинки тех, для кого он некогда пожертвовал собой. Но теперь эта жертва ничего не значит, теперь сильный стал слабым, стал пленником, стал рабом. Теперь он грязен, немощен. Стоишь и помнишь прошлое, протягиваешь руку, кричишь и шепчешь, взывая к нему: «Вставай, очнись!». И как-то медленно доходит, что этот человек никогда не был светлым и чистым – волк в овечьей шкуре, гадюка, пригретая на груди. Этот человек восстаёт против тех, кто пытается спасти его, и бежит в отчаянии к тому, что неминуемо губит, растлевает и превращает в клоуна, который был бы смешным, если бы не был столь отвратительным. Боль срывает голос, разочарование строит пирамиды из презрения. И теперь навсегда знаешь, что лицемерие не искоренить из сердца человека. Меня тянет блевать, когда пушистая гадюка говорит слова любви, когда молится перед распятием, когда говорит, что если я останусь такой праведной, то ничего не добьюсь, когда смеётся над теми, кого обманула, забыв, что смеётся в присутствии одного из них. И каждый раз ложь, и каждый раз пытается вывернуться, и каждый раз очередное тупое бунтарство. Её свобода – ещё большее рабство. И здесь не правит ни сердце, ни разум – только тело. И всё зачем-то прикрывается высокими мотивами, оправдывается на каждом шагу, ненавидит меня, потому что я говорю правду. Я бессильна, но сильнее всех их, потому что я знаю, что моя судьба в моих руках. Но они порешили, завернувшись в уже мёртвые стереотипы, что среда властвует над ними. Их сила была проявлением их слабости, они прогнулись под системой и обстоятельствами. И прежняя гордость за них становится чем-то, что изящно плюет мне в лицо. И так я прихожу к выводу, что моя слабость есть проявление моей силы. Как осознание Сократа в его знании. Мне не к чему стремится, у меня нет идеала, но знаю, от чего следует бежать, от чего следует отказаться и отвернуться вовек.